Белые письма. Воспоминания

Заставкой экспозиции Михаила Кодоева «Белые письма. Воспоминания» стала фотография родителей, которым и была посвящена его персональная выставка. Старый пожелтевший снимок (реставрация которого и перевод в иной формат, даже не предполагались) не мешал любоваться красивыми молодыми лицами, открытыми, разными по восприятию их характеров. Михаил не только внешне похож на отца: несомненно, от него — твердость, цельность, упорство в отстаивании своих целей. В сжатых в кулак пальцах и пронзительном взгляде темных глаз отца предельно ясно выражен нрав человека, не способного сгибаться перед трудностями, разменивать свои жизненные принципы. В маме же — столько мягкости и любви, сколько требуется для создания гармонии в отношении супругов, в семье. Думается, что ее терпеливость, разумность также передались сыну и смогли помочь ему в сложных жизненных ситуациях.

Именно уравновешенный характер Михаила Кодоева, способного убеждать, доказывать, отстаивать свои принципы и, в то же время, находить допустимые пути к согласию и примирению с партнером, помог ему стать лидером целой плеяды художников, организатором многих проектов. Главным из них стало участие в создании творческого объединения молодых художников Осетии «Тибул» (1987 год), позже получившее название «Братство осетинских художников «Тибул».
«Тибул» возник в противовес официальному Союзу художников, объединил мастеров различных творческих устремлений, профессионалов и любителей, людей зрелого возраста и совсем молодых. «Тибул» тогда размещался в небольшом домике на улице Горького рядом с городским парком. Невозможно было пройти мимо этого дома, привлекавшего витринами с занятными, необычными поделками, свежими этюдами, приветливо приглашавшего на свои выставки. Экспозиции знакомили и изумляли зрителей произведениями, изделиями, проектами столь разномастной группы художников, что сразу нельзя было понять: отсутствие ли это критериев отбора, стремление ли предоставить зрителю широкий выбор работ для приобретения или настоящая свобода самовыражения и демонстрация творческой толерантности братства. Это был интересный период развития искусства, когда стали доступны книги о художниках-модернистах, когда в Москве и Петербурге состоялись первые выставки кубизма, экспрессионизма, поп-арта. В практике художественного творчества осетинское искусство также должно было «прожить», «переварить» опыт формотворчества авангарда, пройти через эксперименты конструктивизма. Такую возможность, в частности, и предоставил «Тибул».
Организаторов было трое: Виктор Приев, Аслан Кубалов — придумали название общества, но «душой» объединения стал Михаил Кодоев, прирожденный педагог, общественник, лидер (без намека на авторитаризм).
Именно он сумел не только стать стержнем, для собравшихся вокруг него таких разных художников, многие из которых непременно потерялись бы в мире безграничного равнодушия официоза, формальных требований к художнику для определения его статуса.
Интересно, что из круга «тибуловцев» вышли сегодняшние известные мастера, члены Союза художников России: Роберт Каркусов, Ахсар Ахполов, Элла Егорова, Наталья Паронян, Рита Хасо.

 

 

Художественное образование Кодоев получил основательное, с собственными, особыми предпочтениями в выборе учебной программы и даже педагога. Начиная с художественной студии Дома пионеров в Беслане и завершая учебу в Ленинградском институте живописи, ваяния и зодчества имени И.Е. Репина, он приобретал не только профессиональное мастерство, но и умение отстаивать свою независимость, как художник и как человек. В его творческой биографии поражает разнообразие интересов, устремлений и реализованных проектов. Например, разрываясь в выборе между искусством дизайна и живописью, он сумел соединить оба своих увлечения, работая над очередной выставкой и создавая философскую концепцию экспозиционного пространства. Всем хорошо запомнилась экспозиция, посвященная юбилею «Тибула» и развернутая также в нашем музее. Необычные подставки для объемных предметов в виде старых дверей, ящиков, придавшие пространству залов дух старого Владикавказа и, особенно, инсталляции, представлявшие становление художника как символическое прохождение его через «огонь», «воду» и «медные трубы».

Неординарный подход к своей персональной выставке в нашем музее осуществился с изменения пространства залов. Сдержанные по образному строю, колориту картины Кодоева могли «потеряться» на активном фоне стен интерьеров первого этажа музея – художник придумал систему ширм, состоящих из натянутой на черные устои белой ткани. Белое пространство вокруг картин даже позволило цветовым участкам стен за пределами этих конструкций служить поддержкой строгой цветовой палитры холстов, перекликаясь с ними, подобно приглушенно звучащему под сурдину музыкальному сопровождению струнных в оркестре, служащему фоном для свободно льющейся мелодии фортепиано или виолончели.
Все картины Кодоева выдержаны в строгом цветовом регистре – коричнево-бежевых, землистых и синих, голубовато-зеленых тонах, поэтому первое ошибочное визуальное впечатление было о малом промежутке времени для создания всей выставки. Но вглядываясь в полотна и этюды, зритель подключался к потоку воспоминаний, впечатлений, переживаний, и начинал различать не только изменение стиля, но и потоки времени, через которые его вел автор от зала к залу.
Этюды с натуры периода учебы в институте, послужившие материалом для дипломной работы Михаила, связанной с темой войны. Войны, как прощания с домом, родными, войны, как ожидания возвращения воина или весточки с фронта, войны, как поминания не вернувшихся. Сюжетные композиции, конкретные герои, волновавшие художников 40-х – 50-х годов, сменились обобщением для поколения, выросшего в мирные 60-е – 70-е годы, знакомого с войной по рассказам родителей, по сохранившимся письмам, медалям, атрибутам военных лет. Для них военное время стало поводом психологических исследований, примеркой на себя ситуации, о которой можно было лишь услышать, прочитать и мысленно ее пережить.
Война, которая идет сегодня, которая является подлинным испытанием крепости, стойкости нашей страны, требует авторов, непосредственно вовлеченных в события, как Захар Прилепин, Марина Ахметова. Но подключение картин прошлых лет, связанных с памятью Великой Отечественной войны, — определенная дань уважения художника героям фронта, среди которых и сегодня немало наших земляков. И строгость формы изображения, ограниченность цветовой палитры, сдержанность эмоционального фона – это сослагаемые, соответствующие характеру приношения художника участникам и героям наших дней.
Произведения последних лет не просто завершали экспозицию. Они помогли понять связи между выбором темы и способом ее воплощения на холсте. Несмотря на то, что автор свободно меняет стилистику письма, смешивает супрематизм с реалистическими мотивами, вносит цветовую и фактурную экспрессию в статичные по постановке портреты, в каждом случае – это рождение самостоятельного, неординарного образа.

Замечателен портрет Фатимы Томаевой. Ее экспрессивный характер передан через позу сидящей женщины, готовой резко подняться. Сильная энергетика модели подкрепляется сочетанием черных, геометрически заостренных деталей костюма и разрезающими пространство, пересекающимися за ее спиной, темными и светлыми полосами – фрагментами мебели, подрамников, холстов, выполняющими роль супрематических пазлов. Созданный в гамме черного и голубого цветов, портрет не смотрится монохромным, так как строгая палитра красок усложнена нюансами тональных оттенков и разнообразием фактур письма.
Классикой не только для времени создания смотрится «Обнаженная», будучи учебной постановкой пятого курса. Холст — как соблазн для критики консервативной профессуры и находка — для студента, заявившего в этой композиции о своей самостоятельности. Здесь есть все элементы, которые получили развитие в творчестве Михаила: и супрематические формы в фоне, и мерцающая множеством оттенков голубизна стекла, подчеркивающая теплоту обнаженного тела, и вынужденное напряжение в позе позирующей девушки, подобно пружине, готовой развернуться, и даже вкрапление краплаковых «цветов» на полу, на коврике, как приглушенная эмоция, которая в поздней картине «Сицали» («Лисица») «зажгла» изнутри мир художественно-лингвистической фантазии.

Супрематические композиции Кодоева интересны и в чистом исполнении, как в картинах «Осень», «Вечер», «Сон», так и в соединении с портретами – «Летний вечер. Лера», «Вечер. Белые письма». Исполнен замечательного обобщения и тонкости градаций синего цвета «Осенний букет», в экспозиции – вершина геометрического кубизма.

Изысканным дополнением к выставке стали маленькие рисунки карандашом, тушью, шариковой ручкой, дополнившие последний зал. Выразительные головы, портреты, кажется даже, автопортреты, не лишенные иронии, улыбки. Графика более остро представляет стиль художника и можно даже предвидеть его автором иллюстраций к поэтическим сборникам друзей по «Братству».

Выставка не обошлась без инсталляций, продуманных автором как некий философский комментарий. Вписанные в экспозицию детские осетинские люльки, выкрашенные в белый цвет, говорили в первом зале об истощении жизни целой нации в результате войны. В последнем – такая же колыбель настраивала на необходимости продолжения рода, являла надежду на Возрождение. Привезенные из Дагестана камни с древними надписями – подобны были библейскому призыву «собирать камни» и созвучны девизу нашей дней — хранить традиции культуры, чтобы уберечь наше потомство от осквернения, от расчеловечивания.
Символической была и группа предметов, образовавших камерный уголок для записи в книгу (скорее – блокнот) отзыва на выставку. Керосиновая лампа не только представляла собой атрибут военной тематики, но и напоминала о живом огне, способном и согреть и осветить. Сухая ветка, как и охапки хвороста в залах – не столько про смерть дерева, сколько про возможность озарить огнем жизнь человека. Булыжник на столике – не камень, который можно бросить в противника, скорее, в мире нарратива – пресс-папье для стопки бумаг, в сакральном значении – все тот же призыв «собирать камни». Прислоненные к черному мольберту подрамники для картин – словно фрагмент мастерской художника, перенесенной в музей. Инсталляция, объединившая два пространства: место рождения картины с местом ее презентации, приоткрыла смысл персональной выставки и важности концепции для ее восприятия зрителем, даже при различной его подготовки к пониманию самой живописи.

Бязрова Л.В.