Предчувствие жизни

Харебов Валан Владимирович (24 августа 1940). Заслуженный художник Республики Северная Осетия-Алания. Родился в г. Сталинир (Цхинвал), Южная Осетия. Учился в Сталинирском  художественном училище имени М. С. Туганова. Педагог – Хсар Гассиев. В 1969 году окончил  факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва). Член Союза художников России с 1977 г.

Валан (Алан) Харебов – художник из творческой плеяды, сформировавшейся в Осетии в 70-х годах ХХ века, во многом изменившей представление о национальном характере изобразительного искусства, расширившей границы участия осетинских художников  в выставочных проектах за пределами России.

Родители Валана были известными актерами, солистами Юго-Осетинского ансамбля песни и танца «Симд». Красивые, цельные,  носители национального менталитета, представители осетинской интеллигенции ХХ столетия. В придуманном имени старшего сына они закрепили свой брачный  союз — Владимира и Анны. Подобное конструирование имен имело распространение в первой половине прошлого столетия по всей нашей стране. Но в кругу друзей  персону нашей статьи всегда называли Аланом, именем, сохранившем благодать и славу исторического наименования осетин. Позволим и в этом тексте сохранить привычное с самого момента знакомства с героем статьи имя Алан, оберегающего его  носителя на  протяжении всей жизни.

Все трое сыновей Владимира и Анны получили в наследство от родителей  незаурядные музыкальные способности, но если Тимур и Вадим стали известными профессиональными  музыкантами, то дар Алана  вместил триединство вокала,  литературного и изобразительного  творчества. В этом сплетении природных талантов сначала одержала победу тяга к писательству. Но тексты, которые Алану пришлось сочинять как журналисту, не давали возможности отразить те эмоции и неординарное  восприятие мира, которые требовали  иного художественного способа воплощения-сублимации. Поддержка друзей  помогла Алану решиться на кардинальную смену  профессии – стать свободным художником.

Во время учебы в Москве, Алан,  соприкоснувшись с творчеством московского  андеграунда, получил  надежную  прививку от опасности  стать адептом принятого в 60-е годы представления о национальном искусстве как наборе этнических атрибутов,  или механического  использования приемов наивного стиля. Это было важно, так как его непосредственный учитель  Хсар Гассиев, как раз и являлся создателем  в осетинском изобразительном  искусстве направления, основанного на наследии уникальных скульпторов-примитивистов  Сосланбека Едзиева и Сико Каркусова. Но Гассиев блестяще сумел приемы стилизации фигур и условную расцветку рельефов народных мастеров преобразовать в  свою художественную систему: с помощью  выразительного мазка и сгущенного драматического колорита,  выбора определенной   тематики из трагических страниц истории  Осетии ХХ столетия. Вокруг Гассиева сложилась целая школа художников более или менее находящихся под влиянием этого мощного таланта.

Еще в годы  учебы в МГУ Алан открыл для себя живопись конца19 столетия, конкретнее – картины  французских  художников группы «Наби», особенно привлек его внимание манерой письма и цветовой гармонией  Пьер Боннар.    Это увлечение позволило ему соединить в своей художественной концепции сюжеты, связанные с родным городом, детские  воспоминания о его пространстве, во многом утраченном,  с красотой  теплого света летних и осенних дней, времени  пребывания в отчем доме. Приемы письма художников-постимпрессионистов, в соединении с уроками Хсара Гассиева,  помогли ему найти свой стиль.  Стиль,  который стал не только способом смягчить боль сердца и печаль воспоминаний, страхи о будущем,  присущие людям с повышенной рефлексией, но и создать в своих картинах  узнаваемый зрителем мир Алана Харебова.

В 70- годы в европейском и советском  изобразительном искусстве особое внимание  уделяется  портрету.  В частности, в этом жанре авторы переосмысливают проблему сходства с моделью: оно не обязательно должно следовать доктрине веризма, быть  документально-фотографичным.  Считалось, что важнее передать духовный строй, эмоциональное состояние героя.  Особенностью портретов Алана, которые превалируют в его творчестве,   является внимание к ближнему кругу людей. Он создает мир, в  котором пребывают, живут  его близкие — родные и друзья, неважно, пишет ли он отдельные образы, или групповые, композиционные портреты.  Начиная с первых портретов, для которых были выбраны, хорошо знакомые художнику искусствовед Зарема Мзокова,  композитор Илья Габараев, а также дети и  жена Алана, он прибегает к приему статичного  представления  модели зрителю, но в каждом отдельном случае раскрывает   свое, личное восприятие героя. Доверчивость и незащищенность девушки («Портрет Заремы Мзоковой». 1974) с ее скрытой чувственностью и  тревогой   создает  цветовая доминанта краплачного красного.

Почти не скрываемое ощущение  своей значимости  в портрете композитора («Портрет композитора Ильи Гавриловича  Габараева». 1976):  в лукавой усмешке черных глаз, в улыбке, скрытой усами, развернутой к зрителю фигуры, занявший все пространство заснеженной улицы, на которой,  за спиной маэстро, стоят или спешат в противоположных направлениях шестеро персонажей.  Это реальные люди, например, слева  изображен сам  автор портрета. Будничностью своих забот они  должны оттенить главного героя и усилить некоторую  гротескность, нарциссизм его образа.

Критическое отношение, прежде всего к себе, и  к окружающему миру в целом, объясняет тот привкус иронии, которая  подмешена во  многие  сюжеты и образы  Алана. Пессимизм – особая форма восприятия мира, свойственная двум поколениям осетинской интеллигенции: родителям, пережившим разгром творческой и научной элиты в  20-30-е  годы  и их детям, современникам Алана, свидетелям упадка и девальвации моральных ценностей  в 90-е годы. Но далеко не все способны давать оценку окружающему с отсчетом от самого себя. Тем удивительнее нежность и глубокое сочувствие, которое Алан Харебов проявляет к  наиболее дорогим для него героям: Ольге Георгиевне Малтызовой, чье одиночество и отчаяние художник  предвидел (прозрел) в нескольких ее портретах, Залине Газаловой  с ее внешностью византийского ангела и обреченностью неординарной и уникальной  личности.

Компания друзей,  объединенных временем, духовными ценностями, талантами и неведением будущего, помещенных автором в атмосферу наполненную тревогой — этот сюжет  повторяется  в вариациях много раз и в картинах, и в рисунках.  Особенно он впечатляет в полотнах большого размера.  Сегодня, когда большинства участников  этого пикника (или карнавала, или вечернего чаепития) нет в живых,  обостренно  понимаешь ценность и уникальность  каждого из них (и в реальной жизни, и в визуальном воплощении художника): выдающегося гуманитария и антрополога  Руслана Кочиева, Эдика Челахсаева, двоюродного брата,  по совместительству ценителя и  мецената художника,   автора и исполнителя  песен-хитов 70-х годов Славика Гаглоева, в доме которого нередко собиралась эта компания,  и друга от самых юных лет,  воплощенную  совесть этого времени – Кромвеля Биазарти. И, конечно же, почти всегда  в центре Вселенной Алана  — патриарх и учитель Хсар Гассиев.

Одна из самых ранних картин Алана Харебова – «Ацамаз» (1974). Если не считать  рисунки, которые он создавал для телевизионных  программ, работая журналистом на ТВ,  это  первое серьезное  прикосновение к эпосу, в которое художник вложил свое понимание темы «волшебной свирели». Как когда-то Азанбек Джанаев, создавая свой цикл иллюстраций к нартовскому эпосу, сознательно отошел от сюжетов и композиционных решений, выбранных Махарбеком Тугановым, Алан нашел свое толкование тайны свирели. Игра на  ней подчиняет  музыканту весь окружающий мир, но  чтобы  заворожить слушателей, конечно, нужно быть именно  музыкантом, ведь не случайно,  из  наследия отца свирель  досталась именно Ацамазу. Сомнамбулическое состояние  животных, жутковато  горящие глаза волка и кабана на первом плане – угроза и предупреждение о том, что  музыканту  предстоит удержать ситуацию под контролем в момент завершения игры. Помимо волшебства мелодии  нужна иная действенная  сила, которая дается через особые знания, обряд посвящения, что собственно и  имеет место в мифе об Ацамазе. Он не крысолов из западно-европейской сказки, заманивающий крыс в воду, жизнь которого зависит от непрерывности звучания  дудочки. Ацамаз подобен герою или божеству античного эпоса, который звуками свирели пробуждает природу, подчиняя себе ее силы.

В 70-е годы Харебов создает свой зачарованный мир не только в портретных композициях, но и  в пейзажах. Он не пишет с натуры природные мотивы,  он их вспоминает, для этого ему не нужны  даже фотографии,  коими так часто пользуются художники последней формации. Нужно увидеть природу Южной  части Осетии, руины древних монастырей, улицы Сталинира с их домами, сложенными из туфа, платанами с мраморными стволами, чтобы почувствовать особую  красоту  и ритм  жизни людей в этом мире. Тепло-холодная тональность голубовато-розового, приглушенного кармина и разбеленного ультрамарина как живописная суггестия, подчиняющая внимание зрителя. Картины Алана можно узнать по цветовой гамме и пластике мазка, формирующего пространство и структуру материальных предметов. В его ранней живописи они все несут метафорическую нагрузку, как, например, «Старые ворота»(1977)  с разрушенной аркой, условно обозначающие соединение  пространства внутреннего и наружного, как  разрушение  преград и выход за пределы собственных страхов и неверия в свои возможности.

«Старый паровоз» (1977), миражем застывший посреди цветущего луга, напоминает о времени давно прошедшем, о детстве, когда все имело свою душу, характер. Причудливый  силуэт машины выглядит более одухотворенным, чем головы двух лошадок в нижнем правом углу холста.

С особой любовью и трепетом художник пишет своих детей. Алану, как  и большинству  родителей,  присущ скрытый страх разлуки с ними и, возможно, образы мечтательной Лады, своевольной Ани, одаренного с детства талантом  художника Давида возникали на бумаге, в этюдах  и законченных картинах как магический заговор для сохранения их любви и присутствия в доме. Словно в предвидении неизбежной  разлуки в будущем с дочерьми, которые всегда уходят из родительского дома, он помещает девочек  в мягкий, теплый свет  плавящихся розовых, бежевых, оранжевых тонов на фоне дедушкиного сада, улиц Сталинира. Художник переносит  своих детей в измерение,  постоянство которого зафиксировано памятью художника.

Часто детский образ согласуется с натюрмортом, где  в качестве главных цветов,  художник использует  подсолнух  —  дань творчеству Винсента Ван Гога,  кумира поколения Алана. Этот цветок в картинах Харебова несет различную смысловую нагрузку. В композиции «Два Давида» (1984)  фигуры деда и внука обволакивает теплый свет осеннего  закатного солнца и  подсолнухов, теснящихся за героями картины. Их головки, которые должны поворачиваться вслед  за солнцем,  обращены  к деду с внуком, как композиционному и смысловому центру вселенной Харебовых.

В «Натюрморте с подсолнухами»  1988 года  просматривается иная символика этого цветка. Фиолетово-синие цвета с вкраплением бордовых, красных тонов, преображают букет сухих подсолнухов со спелыми семенами в фантом, зловеще нависший над лежащими на столе грушами и гранатом. Выпученные «глаза» — цветы, раскрытый «зев» изображенного в ракурсе цветка с «зубами» из сухих лепестков – символ светила, дающего жизнь, превратился в свой антипод – «умирающего» зимнего солнца.

В конце 1980-х годов Валан создал оригинальную форму метафизического портрета-апофеоза.  В художественном музее имени Махарбека Туганова он представлен  двумя картинами: «Песнь о Лазаре»(1988) и «Портрет Магомета Чочиева»(1989). Двое  осетинских художников, каждый из них со своим индивидуальным  пластическим и живописным видением и особым, свойственным только ему выбором сюжетов и мотивов.  Алан нередко включат их в групповые композиционные портреты, как близких ему  коллег, друзей.

Магомет Чочиев  изображен во весь рост  на фоне ночного неба и ущелья с потоком светящейся реки. Он несет в руках зажженную свечу и весь опутан домами, башнями и персонажами своих картин. Внешне чем-то похожий на Харебова,  в искусстве он творил свою особую  мифологию, создавая  фантастических  тварей, наделяя птиц и животных свободным выбором принадлежности к добру или злу, и утверждая  невозможность сочетания этих  этических категорий  в моральном устройстве мира.

В картине, посвященной Лазарю, самого скульптора нет, но его пластический метод создания образа, гиперболизованная динамика и спрессованная до точки возможного взрыва статика переведены на язык выразительных средств живописи. Арба, застрявшая  среди  речных камней, которую изо всех сил пытаются вытянуть волы, отягощена своеобразной пирамидальной башней из  сидящих и стоящих  ездоков.  Они поют героическую песнь, поднимая к небу кувшин с вином, выливая вино в реку. Специфический жест, который уместен в обряде поминовения  ушедших. Старик, завершающий  пирамиду, играет на гармони. Что это? Беспечное непонимание драматизма ситуации или ухарская, цирковая  дерзость?  Возможно, предчувствие  автором новой трагедии в современной истории Осетии. Развитие и конечный итог этой линии художник воплотил в картине «Крик. Агрессия» (2006).

В  этой картине – зловещая конструкция из символических фигур, собранная,  как в кошмарном сновидении,  из образов,  отдельные части которых либо утрачены, либо  необъяснимы профанным сознанием.   Каждый образ  воплощает различные степени ужаса, ярости, отчаяния: обнаженный человек, бегущий через стремительный горный поток,  преследуется бешеными псами. За его спиной – падающее тело женщины. Кинжал, зависший у ее пояса  – символ насилия,  а красная лента, зигзагами развернувшаяся за вытянутой рукой мужчины –  знак  крови, предощущение бойни. Между вскинутой рукой мужчины и женским торсом – голова лошади,  а ниже – смиренная овечья морда — символы  жертвы.

В пиктограмме, созданной   в стиле сюрреализма под впечатлением повторяющегося во сне кошмара,  он словно предупредил о вторжении грузинских агрессоров в Южную Осетию в 2008 году.

Страшно вспоминать, но отец Алана умер в 1992 году.  В дни оккупации части Цхинвала грузинскими войсками, он узнал о вторжении в Северную Осетию ингушских банд-формирований. Участник Великой Отечественной войны, прошедший через испытания 1941-1945 годов, он не выдержал  удара направленного  на его родину с двух сторон.

Страдания, отчаяние, надежда, – чувства, свойственные живому человеку, более того, именно они отличают его от зверя. Художник, наделенный природой  талантом и способностью сопереживать, сочувствовать  обладает  и даром утешения и исцеления.

Будучи интровертом, живущим в западне своих фобий, комплексов, Алан  для их разрешения обратился  к изобразительной системе сюрреализма.  В спонтанных рисунках и набросках пером, в живописных фантазиях, не программируемых замыслом,  а также в  парадоксальных, гротескных образах  стихотворений, он   смоделировал мир чувственный, эротический и уязвимый. В этом мире – насмешка над своими слабостями, предотвращает смех постороннего,  а подтрунивание над близкими, шаржирование их несовершенств, находит понимание и приятие друзей.

В 2006 году на персональной  выставке Алана  Харебова, посвященной его 70-летию, прошедшей  в художественном музее имени Махарбека Туганова,  публику поразили  картины и рисунки, выполненные именно в программе  постмодернизма. Но гораздо важнее, что экспозиция подтвердила  оригинальность, своеобразие творчества  Алана, в том числе,  наличием в его произведениях  искренности, честности автора по отношению к зрителю и, главное,  несмотря на возраст,  незавершенности его эволюции, как художника, умеющего спорить со временем.

Бязрова Л.В., искусствовед, заместитель директора по научной работе.